Дороги войны… По ним шли не только взрослые, но и дети. Казалось бы «война и дети», нет ничего страшнее, чем эти два слова, поставленные рядом. Потому что дети рождаются для жизни, а война эту жизнь отнимает. Война отняла у мальчишек и девчонок детство – настоящее, солнечное, с книгами и тетрадями, смехом, играми, праздниками.
Детство Ивана Андреевича Лемеза-Лосик пришлось на военное время периода оккупации (1941-1944 гг.). В 1941 году ему было 4 года, он проживал с семьей в Белоруссии.
Уже после войны судьба занесла его в наши края. Здесь он окончил литературный факультет Сталинградского пединститута, затем свою жизнь связал с Михайловкой. Сначала работал на цементном заводе, затем в местной газете «Призыв». Он был очень хорошим другом нашего музея, десятки раз рассказывал в наших стенах девчонкам и мальчишкам об удивительных обитателях нашего края. И всегда помнил о страшных годах войны.
Из воспоминаний:
«Когда меня спрашивают о детстве, то на память приходит, в первую очередь, одно слово — война. Жуткое слово, война. Мы жили в Брестской области, Белоруссия. Бабушка, мамина мама, жила в центре. Мы были у неё в гостях. Возвращаемся домой на хутор. Сразу же заметили открытую дверь на крыльцо и на скамейке какой-то диковинный аппарат, назначение которого я так и не узнал. Двое военных во дворе разводят костёр, разговаривая на незнакомом языке. Вначале мы оторопели, потом осмелели… Заходим в дом, а там полно немцев. Нам отвели закуток на кухне за печкой для всей семьи. Так вповалку мы там и ютились, спали за занавеской… Находясь в доме вместе с немцами, нам не было никакого покоя. Они вели себя очень нагло. Сущий кошмар, если не сказать ад, начался после перемены на фронте не в их пользу. Стали придираться к каждой мелочи. Возникли допросы, необоснованные наказания вплоть до расстрела…»
Но жителям запрещалось без разрешения властей покидать места постоянного проживания.
«…Поступила команда от своих – уходить в леса к партизанам. Но как удрать, когда весь посёлок оцеплен, находится под наблюдением немцев. Поймают – смерть неминуема. И мать рискнула, только через КПП. Взяла пустой туесок, в который до войны собирали ягоды. Подходим, боец перегораживает дорогу. Остановил, позвал сержанта (капрала) начали говорить между собой. Мне показалось долго-долго. Из разговора я понял, что поначалу нас хотели куда-то отправить, но транспорта не оказалось, решили, что мы и так сгинем в болотах. У матери на руках младший, я старший, уцепившись за юбку, дрожу от страха. Спросили мать о партизанах, она сказала, что в этих местах они никогда не появлялись, а мы идем за ягодой, дети голодные. Разрешили проходить, подняли шлагбаум. Рядом были кусты и мы, приближаясь к ним, побежали (не выдержали нервы). Ждали в спину автоматной очереди, но славу Богу всё обошлось. Шли почти целый день. Часто надолго останавливались, плутали, собирали ягоды. Боялись слежки или случайной недоброй встречи. Пока к концу дня нас не нашёл проводник. Он то и привёл к своим. В густом лесу вырыли несколько землянок разного назначения. В них и жили…»
После освобождения Белоруссии можно было возвращаться в свои дома.
«…Вернулись домой, в пустую хату. По возвращении мы спали в углу зала на полу в сене-соломе, подстилая под голову сохранившееся тряпьё. Укрыться было нечем. Ни подушки, ни одеяла. Укрывались от холода одеждой, которую носили. Часто ложились и не раздевались. В доме ничего не было.
Первое приобретение – чугун. Это целое состояние. Сколько было радости. Где его мать взяла, так и осталось тайной. Ведь купить она не могла – не было денег. Скорее всего, она на что-то его выменяла. Нашли расколотый горшок. Оплели его проволокой, в нём и варили. Посуда запомнилась навсегда, мы на неё более пристально смотрели, потому что всегда хотелось есть… Вся семья ела любую похлёбку с одной миски деревянными самодельными ложками. Варево было с щепоткой крупы и каплей жира. Настолько жидкое и нежирное, что через час опять хотелось есть. Ели-то почти без хлеба.
Никогда не забуду, как делили хлеб. Обычно дед Михаил брал кусок и резал на маленькие кусочки. Вся семья, особенно дети, затаив дыхание и не отрываясь, смотрели на это действо. И если не утерпим и преждевременно протянем руку, получим ложкой в лоб. На праздники и дни рождения иногда получали кусочек хлеба, не более спичечного коробка, посыпанный солью – это было сверх блаженства, казалось, ничего вкуснее на свете нет. Все тебе завидовали…».